9 декабря 2020

Настоящая мама не бросит


Автор: Вестфалл Маргарита

Полине 17, столько же, сколько было ее маме, когда она родилась. Первой маме – Маше. В жизни Полины будет еще две мамы, итого три. Это было очень честное, яркое, эмоциональное и нужное интервью, впрочем, как и его героиня.

Полина С.: история в двух частях о том, что взрослые могут поступать подло, а дети все равно не перестают их ждать (Ч.1), и о том, как важно подросткам жить дома и иметь тыл за спиной (Ч.2).

Часть 1.

«Я родилась в Челябинске, мама только окончила 9 класс. Бабушка работала, моему появлению никто особенно не обрадовался, денег не было и никому не до ребенка. Отцу было 26, он был из благополучной семьи, мама – директор школы, папа тоже кто-то важный, его звали Рудольф, представляете?

Мама Маша, конечно, хотела гулять, ну кто захочет сидеть с младенцем в 17 лет? Бабушка выпивала, дедушка тоже выпивал, мог побить бабушку. Меня оставляли дома, кто был – тот и сидел. Через год мама родила еще одного ребенка, мальчика, Ванечку. А еще через год папа сел в тюрьму за изнасилование несовершеннолетней девочки, ему дали 10 лет.

Мне было 2 года, Ване годик, кем был его отец, я не знаю. После того, как отца посадили, его мать, бабушка Люда, стала писать в органы опеки о том, что нас у мамы необходимо изъять, что семья пьющая и детям там не место. Мама знала об этом, все знали, но сильно образ жизни никто не менял. А мама опять забеременела и родила девочку, но из роддома ее не забрала, она уже понимала, что не справится. Девочку она назвала Катя, это все, что я о ней знаю.

Сразу после того, как мама вернулась из роддома, нас с Ваней забрали из семьи. Его поместили в дом ребенка, а меня направили в приют. 


О Ване я больше не слышала, только то, что его забрали в семью. И я дальше шла по жизни одна, брата и сестру потеряла.


Очень скоро из приюта меня забрала приемная семья – Ира и Сергей. С ними договорилась бабушка, она договорилась в опеке, заплатила в общем, чтобы меня отдали этим людям. Они жили с моей бабушкой (ну и отцом) в одном подъезде – они на 4-м, а бабушка на 10-м. Бабушка хотела, чтобы я с ними жила до возвращения отца, такой у нее был план. У мамы Иры и папы Сережи был взрослый сын, который уже с ними не жил, и взрослая 19-летняя дочка, для меня она стала старшей сестрой.

Я очень быстро привыкла, мои новые родители были образованные, добрые, много со мной занимались. Мама Ира стала для меня настоящей мамой. Я была очень счастлива. Бабушка навещала, я спокойно это воспринимала, знала, что я приемная, но не задавалась вопросами. За что осужден отец тоже не знала, даже не спрашивала никогда, для меня он был чужой человек, который иногда всплывал в разговоре с бабушкой.

Я пошла в школу, занималась гимнастикой, была отличницей. В спорте тоже были большие успехи, у меня весь день был расписан, тренировки, уроки, дополнительные занятия.


А когда мне исполнилось 10, мне написала Вконтакте моя кровная мама. И я ей ответила.


Она написала о том, что скучает, что рада, что нашла меня. И вот здесь, в этот момент, когда я читала ее сообщение, во мне что-то сработало такое, внутри. Это был одновременно дикий стресс и экстаз: «Вот это моя настоящая мама!» Я рассказала маме Ире и бабушке, но никто из них не поговорил со мной об этом, не обсудил, что я чувствую, никак не уберег от общения с этой чужой мне по сути женщиной. Мне было 10 лет и я должна была сама решить, как строить с ней общение.

Она давила, просила встретиться, говорила, что мечтает увидеть меня. Я спросила разрешения у мамы Иры, и где-то в тайне ждала, что она запретит, скажет, что не нужно. Но она разрешила. Не пошла со мной, не предложила такой вариант. Мы договорились встретиться у торгового центра. Я узнала ее и мне стало не по себе, подходить, говорить с ней, иметь что-то общее не хотелось и я думала сделать вид, что не пришла, просто сбежать. Но в последний момент подумала, что это некрасиво, не решилась. Она меня обняла, мы пошли гулять, она купила мне какую-то ерунду в подарок, но было приятно.

Постепенно мы стали видеться довольно часто, она завоевывала мое внимание, все больше отвлекая от моей детской жизни. Я стала хуже учиться, опаздывала на тренировки, потом стала их прогуливать. Мне было неловко отказать ей во встрече. При этом, все так же я была счастлива вернуться домой, даже, наверное, больше, чем раньше. Мама Ира не обсуждала со мной встречи с кровной матерью, она как будто игнорировала этот вопрос. Я не знала, как начать разговор, спросить, что она об этом думает, сказать, что не так мне они и нравятся, эти встречи. Сложно было разбираться в этом самой.

Полина с кровной мамой

Через полгода я стала оставаться ночевать у мамы Маши, в той самой квартире, откуда меня забрали когда-то. Там было шумно, грязно, пили, не было еды. Что я там вообще делала?


Я не могла выспаться, вообще не могла там уснуть, еле успевала в школу. Злилась сама на себя, что езжу, ведь никто мне там не уделял никакого внимания, не был добр. Я таскала им туда пельмени, мне было их жалко. Почему-то было такое тяжелое чувство ответственности за этих взрослых. Бабушка спала на кухне на матрасе, она потеряла зрение, была такая несчастная. Все там было ужасно. А я приезжала снова и снова. А потом с чувством выполненного долга возвращалась в дом, который считала своим.

Так я окончила начальную школу, было лето перед 5-м классом. Мне уже несколько месяцев говорили, что из тюрьмы должен выйти папа и я тогда буду жить с ним. Первый раз сообщили так: «Скоро приедет твой папа, будешь с ним знакомиться». Я не воспринимала это всерьез, не осознавала, даже не думала об этом. Говорила бабушка Люда, говорила мама Ира, но так, между делом. Я поняла, что они действительно планируют мой переезд к отцу на 10-й этаж, когда мама Ира стала потихоньку собирать мои вещи. Вот тогда я начала плакать. Я умоляла не отдавать меня, мне было так страшно. Я говорила, что буду делать все, что она скажет, только можно я останусь дома. Папа Сережа ничего не говорил, он вообще за пару месяцев до этого стал вести себя очень холодно по отношению ко мне. Как будто не замечал, смотрел сквозь меня.

Мама Ира говорила, что ничего не поделать, что так уже все решили. Я говорила, что можно же решить по-другому, что никак не смогу жить без нее, с чужим человеком. Я металась между взрослыми, и никто из них как-будто не видел, насколько мне плохо, не понимал, в каком кошмаре я нахожусь. Они только повторяли, что я привыкну и что так надо. Кому надо? Я не могла понять, почему мама Ира не боится, что будет так же сильно скучать по мне, как я по ней. Ведь я не мыслила свою жизнь без нее, без папы Сережи. Я жила у них 8 лет, они были моей семьей.

За день до того, как мне сказали, что я должна идти к папе, все мои вещи перенесли наверх. Я рыдала, хоть и понимала, что уже ничего не изменить. Утром меня просто проводили на лифте наверх.


Открылась дверь и я увидела отца. Я так испугалась. Он был страшный, истощенный, правая сторона тела парализована, свисает рука, и лицо с такой гримасой еще из-за этого.


Он был неопрятный, выглядел очень старым, совершенно лысый, бледный, как зомби, стоял и смотрел в никуда. Он просто отошел в глубь квартиры, и я зашла. Мы поздоровались, я стеснялась, сказать было нечего. Потом я ушла в свою комнату. Больше попыток со мной пообщаться папа не делал.

Я была предоставлена сама себе. Он не предлагал мне поесть, поговорить, выйти куда-то. Я просто сидела в комнате. Даже сейчас, спустя 6 лет, вспоминая эти дни, становится жутко. Я снова маленькая девочка, в чужой квартире, с чужим человеком, все время прокручиваю в голове один вопрос: «Почему мама Ира от меня отказалась? Может, я ей надоела или это все из-за того, что я общалась с мамой Машей, она обиделась и больше не хочет меня видеть?» Я ждала, что кошмар закончится и за мной кто-нибудь придет.

Но никто не приходил. Я вышла из квартиры, пошла гулять, просто шаталась по улице. Отец смотрел телевизор. Я ждала до вечера и когда вернулась, в квартире у отца был какой-то мужчина, он ходил в одних трусах. Я спряталась в комнату. Следующие три дня я просто просидела в одиночестве. Все время приходили какие-то его друзья, я к ним не выходила. Мной никто не интересовался.

А на 4-й день пришла бабушка Люда. Она села и сказала, что нужно поговорить. Я была вся на нервах, плакать начала сразу, мне хотелось, чтобы меня пожалели, позаботились, я не понимала, что с ними со всеми, ведь они меня раньше любили. Бабушка сказала:


«Полина, отец написал отказ от тебя в опеке, он с тобой не может жить, тебе придется поехать в приют».


Я хватала ее за руки, говорила, что могу жить где угодно, только бы меня не отправляли в приют. Она слушала, но ничего не выходило, просто поставила перед фактом: «Нет, завтра уезжаешь». И все. Я все спрашивала, почему нельзя к маме Ире. Но никакого ответа, кроме «ну, вот так», не было.

Поля с семьёй мамы Иры и папы Серёжи

Приехала машина, и никто меня даже не проводил. Я кричала, плакала, звала их всех.


С мамой Ирой и папой Сережей я больше никогда не говорила и не виделась. Они не отвечали на мои звонки и ни разу не приехали навестить. Вычеркнули навсегда из своей жизни. Отец, бабушка, мама Маша – тоже.


Девочка, у которой еще неделю назад была счастливая жизнь, с кружками, ожиданием школы, игрушками и родителями, осталась совершенно одна.

Меня привезли в приют и закрыли в изоляторе. Сотрудников не было, только дежурные, дети все были в летних лагерях. В комнате нас было двое – я и еще один мальчик. Влад его звали, он был младше меня на год-полтора. Мы лежали на кроватях и рыдали целыми днями. Успокаивали друг друга по очереди. Нас кормили, вот и все. Никто из взрослых с нами не говорил. Я не знаю, как не сошла с ума там, две недели полного безумия и горя.

Влад не говорил, что случилось у него, как он оказался в приюте, только дней через 10 я прямо спросила: «А где твои родители?». И он как начнет плакать, сначала не мог выговорить. Оказалось, что они погибли в аварии, на месте, а его сразу отправили сюда. Мы одновременно потеряли жизнь, которую знали.

Потом Влада отправили в детский дом, а меня в новую приемную семью к началу учебного года. Женщину, которая меня забрала, звали Лена. У нее уже было 7 детей, я была 8-я. Ей сказали, что я хорошо учусь, послушная, беспроблемная. Она немного со мной поговорила, скорее, проверяя мою адекватность, нежели стараясь понравиться и что-то объяснить.

Ее дом был под Челябинском, она разводила собак, везде были вольеры. В задачи детей входила вся работа по дому, выгул собак, чистка вольеров, уборка сарая и территории. Школа была деревенская, я была в шоке от того, как дети разговаривают с учителями, от программы, никогда я настолько сильно не ощущала себя не на своем месте.

Дети в семье были от 8 до 17 лет. Я находилась в прострации, мне было плохо, все не нравилось. Я злилась на то, что меня все время заставляют убираться, работать. Отец с нами вообще не общался, Лена в общем-то тоже. Я хотела уйти оттуда, прямо об этом говорила. Мне исполнилось 12 лет, о бабушке, маме Ире я как будто забыла, отключила воспоминания о них.


У приемной мамы Лены была тайная интимная связь со старшим приемным сыном, об этом узнал ее муж и покончил с собой.


Наглотался таблеток. Я уехала обратно в Челябинск, уже в детский дом. В этой семье я прожила почти 6 месяцев.

В детском доме я встретила Влада, это меня очень поддержало. Через год его забрали в приемную семью. С момента, когда я оказалась в детском доме, начинается тот этап жизни, когда я больше не была слабой. Я не плакала, не жаловалась, не страдала и не скучала, пришло такое равнодушное смирение, ко всему, что случилось. Стало наплевать.

Я продолжала иногда думать, почему же они все меня бросили, и единственное объяснение видела в том, что я ошиблась, когда пустила в свою жизнь кровную маму. Тетя Ира не смогла этого простить. Мотивы бабушки были непонятны, может, ей просто нужно было заниматься сыном, которого она так ждала из тюрьмы.

Я взялась за учебу и шла вперед, не озлобилась, не закрылась, как многие ребята вокруг. В детском доме вообще обычная позиция это – «меня кинули взрослые, я буду ненавидеть всех взрослых». А я просто все приняла: есть козлы, есть хорошие. Кому как повезет встретить. Никто мне не помогал в плане психологов, я сама справлялась. Зато к жизни отношусь проще, как только случается беда или неудача какая-то, я себе говорю: «Полин, ну ты чего расстраиваешься, вспомни, что у тебя было все намного хуже». И сразу легче, самое страшное ведь я уже пережила. Те первые недели в приюте, когда я так ждала, что кто-то придет. Представляю, как тяжело было Владу, он точно знал, что приходить некому.

Был август, мне должно было исполниться 14 лет. Я была в составе маленькой группы ребят, кого отобрали для участия в театральном лагере в Подмосковье. Это было большое событие, гордость такая, нам проводили собеседование, готовили. Этот лагерь, эта поездка, этот выпавший шанс, заслуженный хорошим поведением, старанием в учебе, изменил мою жизнь. Ведь именно там произошла встреча, самая важная в моей детской жизни.


Встреча с настоящей Мамой, такой, которая не бросает.


Правда, когда мы познакомились, ни она, ни я совсем не знали, чем это закончится. И только спустя 7 месяцев я переступила порог нового Дома».

Продолжение следует


Это интервью Полина давала, сидя у себя дома, в своей комнате, уверенная в себе и сильная. Она ждала Маму с работы и улыбалась, рассказывая о ней. Только благодаря вашим пожертвованиям дети старшего возраста получают шанс обрести семью и узнать, как это – когда тебя любят. 31 тысяча 245 ребят старше 10 лет ждут и надеются, что они уйдут из детского дома и станут мамиными и папиными. А пока они «государственные». Помогите нам это изменить.

Выберите способ перевода

Будьте в курсе

Подпишитесь на наши новости и будьте в курсе всех событий
Также можете следить за нашими новостями в социальных сетях
Введите имя
Некорректный e-mail

убрать опору вернуть опору