«До шести лет я не знала, как меня зовут»

«До шести лет я не знала, как меня зовут. И вот на больничной кровати висит моя карточка. С именем, датой рождения. Так я впервые познакомилась сама с собой. Но в детском доме меня называли Соней. Когда я вышла, я вернула себе мое настоящее имя — Сания. Соня — это кокон. Сания — это уже личность. Невозможно без горести познать радость, как и без дождя не будет радуги. У каждого свои случаются невзгоды, и они тоже несут свой смысл. Даже если очень плохо — это начало чего-то очень хорошего! С каждым таким случаем мы обретаем немножко мудрости, и в конце концов начинаем что-то ценить», — говорит Сания Испергенова. 25-летняя Сания — дизайнер и художник, пишущий невероятные картины. Сания сейчас преподает в колледже, а еще она — сотрудник благотворительного фонда «Арифметика добра», профессионально и системно работающего в сфере социального сиротства. Эта талантливая молодая женщина с рождения жила в детском доме. Но сама смогла выстроить свою судьбу — благодаря своему характеру.

Но во всем мире в детских учреждениях все еще живут дети. В России их более 40 тысяч. Из них 80 процентов — подростки, малышей разбирают охотнее.

Выходя из детских домов, до 90 процентов выпускников не справляются с жизнью и погибают — в переносном и прямом смыслах. История Сании — скорее, исключение, чем правило: наша героиня сумела справиться со всеми трудностями, которые сопровождают детдомовца, помог ее внутренний стержень и те люди, которые встретились на пути. Во Всемирный день сирот хочется напомнить о том, что мальчики и девочки, живущие в системе, нуждаются в нашей поддержке. И, конечно, в семье и любви. Сания, ты ведь с рождения оказалась в системе, в доме ребенка, потом в детском доме. Как это случилось? С рождения. Моя мама училась в Москве в Тимирязевской академии, сейчас она и все родные живут в Челябинске. Мне говорили, что меня отдали из-за того, что не на что было меня кормить, но я думаю, что были религиозные причины. Моя мама — казашка, а казахи не имеют права рожать детей вне брака, и она боялась, что ее опозорят в сообществе.

Я не поддерживаю контакт с мамой. Раньше тоже его не было. В детстве я этого хотела, но не могла психологически, поддерживала его, скорее, воспитательница: она звонила маме и давала мне трубку — хотела, чтобы мы пообщались.

А у меня сразу все зажималось, я молчала в трубку и потом возвращала телефон воспитательнице. Да и мама молчала. Мы не знали, как и о чем говорить, как наладить контакт. У мамы еще после меня родилось 4 детей, ей, наверное, было не до меня. Когда я вышла из детдома, мне написала в Одноклассниках девушка, предположила, может быть, мы родственники, раз у нас одинаковая фамилия. Она оказалась моей двоюродной сестрой. Я поехала в гости. И моя тетя Айгуль рассказала историю, что моя мама мне не родная. Что якобы к ней пришла некая беременная женщина, в родах, ей вызвали скорую, мама дала свой паспорт и на нее меня записали. История, к которой очень много вопросов. Так я поняла, что ничего не получится.

Я приезжала в Челябинск и думала, что, может быть, мы с мамой наконец увидим друг друга. Но за эти пять дней она так и не подняла трубку и не ответила.

Встречи не случилось. А мне хотелось ее хотя бы увидеть, расспросить. В 2013 году я начала поиски отца, написала на передачу «Жди меня». Мне написали родственники отца. Но где он сам, они не знали, я ищу его до сих пор. Ты говоришь о том, что многие, выходя из детских домов, теряются в жизни. Пропадают. Тебе удалось удержаться. Ты изначально была сильной? Я всегда была собранной, ответственной. Уже в классе пятом я думала о том, кем я выйду. Я жила будущим. Копила деньги. Да, как всем детям в детдоме, мне иногда хотелось убежать, куда-то спрятаться. Но я помню, что я осознанно воспринимала действительность.

А еще мне помогали и помогают какие-то важные жизненные встречи. Попадались по пути те самые значимые люди, о ценности которых для ребенка обычно говорится. И это так.

В свое время к нам в детский дом пришла работать психолог Эсланда Борисовна. У нее я нашла тот самый уголок спокойствия. Я обычно всегда молчала, почти не разговаривала. А вот с ней я начала разговаривать. Общалась я с карандашом, с бумагой. Не с людьми. Боялась, может быть. Или мне надоедало общество. Я не любила сплетничать, надоедал постоянный коллектив, хотелось уединиться. Может, поэтому я часто болела. И когда уезжала в санаторий, мне там хотя бы удавалось отдохнуть от людей. Психолог начала разговаривать со мной. Это был человек, который проявил ко мне искренний интерес. Она стала спрашивать, как у меня дела. И я привыкла к этому. Стала приходить, мне было интересно беседовать. Она стала тем значимым человеком для меня, который подсказывал, поддерживал. Эсланда Борисовна учила меня, как делать выбор, как отстоять свои интересы. Преподаватели видели во мне способности. Говорили, что мне надо поступать в вуз, что есть голова на плечах. Что мне, может быть, близка экономика. Я когда-то действительно любила точные и естественные науки — физику, химию.

Но так случилось, что учитель по ИЗО как-то сказала: попробуй себя в живописи. И она оказалась права.

И я начала искать, и нашла для себя колледж имени Карла Фаберже. Стала готовиться туда, проходила подготовительные курсы, потом поступила. А учиться там было сложно — многие туда пришли после художественной школы. И я днями и очами рисовала, пока не догнала всех по уровню. Потом я поняла, что я уже даже выше ребят, перегнала их. Я единственная из всех сдала все три сессии, готовилась ночами, а многие просто махнули рукой. Мне рассказывали, что потом как-то на общем собрании меня приводили в пример, а одна девочка сказала: «Так у нее родителей нет». Видимо, в том смысле, что мне отвлекаться не на кого, времени полно, я же одна… В колледже Фаберже я отучилась год по специальности «дизайн текстильной промышленности», а потом преподаватели перешли в другой колледж, и я пошла за ними, это был костяк сильных педагогов. И я правильно поступила. Уже в другом колледже, учась у этих профессионалов, я получила специальность «дизайнер по интерьерам». На этом я не остановилась, пошла в вуз. В 2014 году я поступила в Московский государственный университет леса, который в 2016 году присоединили к Бауманке. В этом году я закончила вуз, у меня диплом Бауманки по специальности «ландшафтный архитектор». Было ли к тебе особенное отношение в колледже, в вузе, когда узнавали, что ты сирота и жила в детском доме? — В колледже некоторых раздражало, что я все время улыбалась. А мне было хорошо от того, что я вышла из детского дома, что у меня все получается, что я занимаюсь тем, что мне нравится. Не было причин плакать. Но особого отношения ко мне «ты другая» я не чувствовала. — Ты подчеркиваешь мысль «вышла из детского дома». Ты ощутила тогда чувство свободы? — Да, это было чувство освобождения. У меня два имени — Соня и Сания. Но Соня — это кокон, а Сания — это уже личность.

Соней меня называли в детском доме. А когда я вышла из детского дома, мне захотелось, наконец, вернуть свое настоящее имя, данное при рождении.

Сначала я к нему привыкала. Сания — это мой характер, это полностью я. Соня — это человек, который будет делать так, как ему скажут. Я такая и была — исполнительная, все делала, что меня просили. Я считала, что надо поступать всегда так, чтобы мне потом не было за себя стыдно. Что ты вспоминаешь о жизни в детском доме? Вообще, когда я только попала в детский дом, это сыграло для меня положительную роль. Когда в 6 лет меня перевели из дома ребенка в детский дом, я ведь была отсталой — и физически, и психологически. Например, не могла подниматься по лестнице. Я боялась. Не знала ни букв, ни цифр. И всему этому я училась в детском доме.

В доме ребенка детей наказывали. Могли оставить без ужина. Однажды мы играли с детьми, кидались подушками — меня в наказание положили голой под кровать на ночь.

А чтобы мы лучше засыпали, нам не читали сказок на ночь. Воспитатели придумали другой способ: летом они ставили за занавеску на окно страшную маску — Бабы Яги или какого-то монстра, похожего на Фредди Крюгера. Видимо, чтобы мы от страха поскорее попрятались под одеяла и заснули. Нашим воспитанием и взращиванием там не занимались. Мне запомнились только неприятные вещи.

Из приятных моментов помнятся только дни, когда приходили спонсоры. Но не потому, что они дарили нам подарки. Они приносили какие-то сладости, вещи, но у нас все равно все забирали, как только гости уходили.

Для меня было главным то, что к нам приходили люди, и можно было с ними пообщаться. Я была старшей в группе. Воспитатели, уходя, поручали мне следить за другими детьми. Совет был простой: «Будут не слушаться, бей головой об стену». Я, конечно, и не думала так делать. Всех малышей уговаривала вести себя тихо. Только меня наказали за то, что я никого не наказала. Воспитатели, вернувшись, всех забрали на ужин, а меня заставили сидеть все это время на корточках.

Сейчас этого дома ребенка уже нет. Вообще. Даже здания. На этом месте построили роддом, и думаю, это хороший знак.

Я помню, что мы в пятом классе писали сочинение на тему «Мой дом», и я как раз поделилась своими тяжелыми воспоминаниями. Меня вызвал директор детского дома, поговорил со мной и пообещал, что с этими случаями в том доме ребенка разберутся. После этого как раз вскоре то учреждение и закрыли. Я была очень рада тому, что другие дети больше не будут страдать от таких унижений и мучений. Поэтому по сравнению с домом ребенка мой детский дом оказался замечательным местом. Ведь я до 6 лет даже не знала, как меня зовут, когда у меня день рождения! А как ты это узнала? Мне запомнился момент: меня привезли в больницу и спрашивают, как меня зовут, а я даже не понимаю вопроса — сижу и хлопаю глазами. Наверное, нас по именам и не называли. «Иди сюда» — этого было достаточно. И вот на больничной кровати висит моя карточка. С именем, датой рождения. Так я впервые познакомилась сама с собой. Я узнала, что в жизни есть и праздники — например, Новый год, во время которого все веселятся и дарят подарки, или праздник в твой день рождения. В подростковом возрасте отношение к жизни в учреждении поменялось? Конечно, когда я подросла, мне стало понятно, что и в детском доме не очень хорошо живется. У меня появился характер. Бывали ссоры с воспитателями.

Одна из воспитательниц считала меня девочкой на побегушках, на посылках. Когда в детском доме появилась идея сделать меня председателем Совета детского дома, эта женщина сказала: «Да она ни на что не способна».

Наши старания не ценились. Например, помню, как я полночи старалась, рисовала открытку ко дню рождения одной из воспитательниц. Но мы поздравили ее не утром, а вечером — ждали, пока будут на месте все ребята из группы. Она разорвала открытку на наших глазах, высказав недовольство, что мы поздравили ее с опозданием. Это было очень обидно. Были ли попытки попасть в приемную семью? Я очень хотела в семью. Меня пытались устроить в приемную семью в Италию, было две попытки — нас тогда отправляли туда на лето. Но не сложилось — то ли я была не готова, то ли они. Я не понимала, зачем я там. Мне было 7 лет, я не знала языка, мне там было некомфортно. Я боялась спать в темноте, привыкла, что двери обычно открыты, а там родители закрывали дверь в комнату, а окна по традиции завешивались жалюзи, и мне было страшно засыпать. Так и не сложилось.

В другой семье я просто рыдала все 10 дней. Но, думаю, это судьба. И я всегда говорю: как хорошо, что все так сложилось! Иначе бы моя жизнь выстроилась иначе.

В России я пыталась сама просить, чтобы меня взяли в семью, — например, когда знакомилась с какой-то девочкой или мальчиком в санатории, мы начинали дружить. Но их родители не были готовы меня взять. Так ничего и не получилось. Сейчас растет тенденция передачи детей из детских домов в приемные семьи, и я только за! Если есть такая возможность — пусть ребенок живет в семье, в родительском тепле. Как прошло твое знакомство со взрослой жизнью, когда ты вышла из детского дома? Я помню, как после выпуска меня отправили оформлять жилье, а я, оказывается, и Москву не знаю. Но добралась как-то. А там народ, куча окошек, куда идти? Был какой-то барьер, я боялась обратиться к людям. Не сразу поняла, как платить за квартиру, не знала, куда звонить, если протечка и так далее. Каждый раз звонила психологу в детском доме- это был единственный человек, кого я считала близким.

«Что делать?» — это был вечный мой вопрос к ней первое время. Приходилось постепенно учиться самостоятельности.

Надо было пойти к соседям, попросить помощи или совета, — мне было страшно. Но пришлось себя перебарывать. Два раза текла крыша, и никуда не денешься — нужна была помощь. Как-то я решила себе сварить макароны. А плита газовая. Я впервые такое видела, в детском доме у нас были электрические. Полчаса с ней боролась, не знала, как включать. В общем, кое-как сварила, полусырые съела — и, видно, была тогда такая уже голодная, что мне было вкусно. В детском доме нас всему этому не учили. Учили печь булочки или готовить какие-то замысловатые салаты. А оказалось, что этим не прокормиться. Вот бы учили варить супы! Но ничего этого я не умела. Пришлось самой на своих ошибках учиться. А твои друзья, одноклассники? Они справились? Как этот этап проходят выпускники детских учреждений? С нами не прорабатывали будущее. Далеко не у всех выход в самостоятельную жизнь проходит гладко. Кто-то не знал, что делать с полученной квартирой. Как вообще жить, как там обустроиться. Некоторые просто бросали в комнате матрас и спали — им этого было достаточно. Они не знали, какую мебель и где надо купить, как создать уют.

Многие дети выходят замкнутыми, боятся людей, боятся что-то спросить, узнать. Нас ничему не учили.

Кто-то вставал на биржу труда, но и субсидии все тоже просто проел. Кто-то просто брал у всех в долг, было даже, что выпускники угрожали своим же бывшим одноклассницам, что, мол, если не дашь в долг, убью. Один мой знакомый, выйдя из детдома, тут же растратил 150 тысяч рублей со своей сберкнижки — за три часа. На мой вопрос, что он собирается делать дальше, он ответил: «У меня бабушка есть». Ответственности, целей, мечтаний у выпускников детских домов чаще всего нет. С нами не прорабатывали будущее. У всех разные дороги. С кем-то из одноклассникам общаемся до сих пор. С кем-то просто созваниваемся, чтобы знать, как дела. Один из мальчиков попал в места заключения… за что, я не знаю. Остальные вроде сейчас потихоньку обустроились. Процентов 80 из класса учатся в разных местах — кто в колледжах, кто-то поступил в вуз. Сейчас у тебя уже есть любимое дело, любимый муж. То есть многие мечты уже сбылись. А что впереди? Когда я жила в детском доме, мечтала, что у меня обязательно будет семья и дом на море. Я хотела бы большую семью — не меньше трех детей. Я помню, как одно время, еще будучи подростком, переживала — а смогу ли полюбить своих детей, вообще, смогу ли быть хорошей женой и мамой? Потому что ведь у меня не было опыта жизни в семье, опыта семейных взаимоотношений, а научиться этому было не у кого, примера перед глазами не было. Но сейчас я уже знаю себя, я стала взрослой, и уверена, что у меня все получится.

Я очень счастлива, что удалось соединить хобби и работу. Я рада заниматься творчеством, и с детьми мне нравится работать.

Мы занимаемся декупажем, лепкой. У меня умелые руки, я умею очень многое. Я думаю, что в будущем я уйду в дизайн, и я бы хотела открыть свое дело. Может быть, это будет связано и с педагогикой. С супругом Иваном я познакомилась на работе в питомнике, муж — ботаник по образованию. Мы поженились в мае этого года. Я сразу рассказала Ване о своем детстве, о прошлом, не скрывая. Внутри меня есть некоторая пустота от того, что нет родителей, от того, что так прошло мое детство. Он это чувствует, но понимает, что заполнить этот кусочек души не сможет. Ты бы хотела взять в семью ребенка из детского дома? Да! Еще когда я была маленькой, я думала об этом. Я не хочу, чтобы кто-то пережил то, что пережила я. Если все сложится, я это сделаю. Порой детдомовцы бравируют тем, что жизнь в детском доме дает «хорошую школу». Но ведь на самом деле это не так? Что ты можешь сказать с высоты своего жизненного опыта, каково ребенку живется без семьи? Эта бравада — наносное. Просто мы не хотим показаться слабыми, поэтому внешне отказываемся от всего — родителей, любви, семьи. Боимся, может быть, показаться перед своими сверстниками слабаками, нюнями. Но это внешнее.

На самом деле все хотят в семью, все хотят, чтобы были мама и папа, которые бы любили и помогали, хотят дружить с домашними детьми, общаться в другом обществе, хотят выйти за тот забор, который нас отделяет от мира.

Нужна опора. Если бы у меня не было Эсланды Борисовны, я бы тоже могла потеряться в жизни. Семья, пусть непростая, все равно лучше, чем детский дом. Если семьи в трудной жизненной ситуации, надо поддержать! Ведь для ребенка огромная трагедия, когда его отнимают у мамы. Когда он остается один. Это совершенно другое детство. Другая жизнь.